Эпилог для истории Фитца и Шута

Прочитала залпом все книги Робин Хобб и подавилась не смогла смириться с бессмысленным и беспощадным финалом "Судьбы убийцы". Пришлось для успокоения нервов сочинить себе продолжение.
Больше всего хотелось соорудить для Фитца и Шута комфортное убежище, где их никто не сможет достать, замучить или озадачить очередной великой миссией. И самой в него поверить.
Заодно я попыталась прояснить для себя некоторые странности нестыковки сюжета. Например, каким образом дракон Верити однажды работал для Фитца батареей, зачем Шут возрождал настоящих драконов и т.п.
Пусть лежит здесь, раз уж написалось.

Начало - сразу после ухода нашей троицы в каменного волка.

Update. Отредактированную версию выложила на Фикбук:

ficbook.net/readfic/7894698

Осторожно, длинное!

Пробуждение Волка Запада

1

Я смотрел в незнакомое небо цвета ранних сумерек. Что-то было неправильно: в его ясной, бездонной и безоблачной глубине не было видно ни луны, ни первых звезд. Мягкая трава, в которой я лежал, щекотала виски и шею — вероятно, это и разбудило меня. Не шевелясь, я медленно вдыхал влажный вечерний воздух, заново привыкая к тому, что легкие могут свободно наполняться им, без судорог и мучительного кашля. Я больше не ощущал ни Серебра на коже, ни присутствия паразитов — что ж, по крайней мере, немедленная смерть мне уже не грозила. Когда тело не разрывает от боли и зуда — это, если и не счастье, то очень близкое к нему состояние, и какое-то время я блаженно и бездумно отдавался почти забытому чувству.
Казалось, прошло несколько часов, но мягкие сумерки так и не превратились в ночь. Я продолжал лежать в дремотном оцепенении. На грани сна и бодрствования я перебирал далекие, смутные и как будто выцветшие воспоминания о камне, принимающем совершенную форму под моими руками, и жизни, по капле перетекающей в него из измученного тела. Похоже, каменный волк забрал все без остатка: и память, и желания, и волю, которая заставила бы выяснять, где я нахожусь и что с нами произошло, или хотя бы сдвинуться с места.
Краем сознания я по волчьей привычке отмечал происходящее вокруг: далекий плеск воды и хор лягушек, птичьи голоса, шорохи, скрипы и шум деревьев, тихий гул насекомых. Едва уловимые запахи трав и прелых листьев, какие бывают в старом лесу. Наверное, Ночному Волку бы здесь понравилось, но его со мной не было.
Только мысль о Ночном Волке заставила меня попытаться, наконец, встать на ноги. Оказалось, я был слабее новорожденного щенка и почти не мог пошевелиться: тело не повиновалось, как будто было чужим. Все, что мне удалось, — это с трудом повернуть голову и осмотреться.
Я лежал у подножия холма, склоны которого поросли дубовым лесом. Холм огибала неширокая река. По земле вдоль прибрежных зарослей и густого подлеска стелился туман, мешающий рассмотреть детали, но Уит подсказал мне, что роща наполнена жизнью.
Возле опушки был виден небольшой бревенчатый дом, наполовину скрытый разросшимися деревьями запущенного сада. Сквозь приоткрытую дверь на ступени крыльца и дорожку, выложенную плоскими речными камнями, падал луч желтого света. Его блики очерчивали фигуру человека, лежащего в густой траве. Я попытался позвать его Скиллом и голосом, но из горла вырвался лишь хриплый шепот, а Скилл по-прежнему был мне недоступен.

Туман возле леса пришел в движение, и от ближайшего исполинского дерева отделилась фигура в длинном синем плаще. Я безучастно наблюдал за приближением человека, пока не узнал его. Я всем сердцем хотел поверить в то, что вижу, и не мог себя заставить — бессчетное число раз я отчаянно желал этой встречи, сознавая ее невозможность.
— Верити!
— Вот ты где, мальчик. У тебя все почти получилось.
Мне удалось улыбнуться. Когда я в последний раз слышал, как он называет меня мальчиком?
Верити выглядел бы юным, если бы не складка между бровями и чуть отрешенный, полный спокойной силы взгляд. В развороте широких плеч и легких стремительных движениях больше не было ничего общего с измученным стариком, в которого он превратился много лет назад, перед тем как ушел в каменного дракона.
Он склонился и положил прохладную руку на мой лоб. Волна Скилла мягко прокатилась по телу, отдаваясь миллионами горячих иголок вдоль позвоночника и на кончиках пальцев. После этого я, наконец, смог приподняться и сесть, устроившись рядом с ним. Одновременно как будто прорвало плотину, которая сдерживала поток эмоций и мыслей, и я почти захлебнулся в них. Где Шут и Ночной Волк? Где нахожусь я сам и почему так слаб? Как помочь Пчелке и Неттл? Что мне делать дальше? Я задыхался и хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег, пытался обрушить на Верити все вопросы разом, но не мог.
Мой король только вскинул руки, призывая к молчанию.
— Я знаю, Фитц, знаю. Пожалуйста, попробуй взять себя в руки, мне тяжело все это чувствовать вместе с тобой. Я не смогу находиться здесь долго, и мне нужно успеть многое тебе объяснить. Мы встречались во время твоего путешествия через Скилл-колонны, но, похоже, к тому времени ты был уже настолько слаб и болен, что не сохранил эти воспоминания.
— Ночной Волк все запомнил за нас двоих, но почти ничего не рассказал. Ведь это вы каким-то образом помогли нам оказаться не в Кельсингре, а в Каменоломне, чтобы создать каменного дракона?
— И это тоже, мой мальчик. — Он оглядел меня, улыбнувшись. — Но, пожалуй, сначала тебе нужно поесть, иначе ты так и не сможешь сделать ни шагу.
Не дожидаясь ответа, Верити направился в сторону дома и вскоре скрылся за деревьями. Когда он ушел, я попытался сосредоточиться и поднять стены для защиты его разума от моих эмоций.
Но я по-прежнему не мог управлять Скиллом. Это совсем не было похоже на действие эльфовой коры: ее отвар полностью отрезАл от потока, сейчас же я чувствовал его где-то рядом — он как будто огибал меня по широкой дуге, не принимая. Чтобы привести мысли в относительный порядок, пришлось ограничиться контролем дыхания, как давным-давно учил Чейд.
Мой король вернулся с несколькими зелеными яблоками из сада и флягой воды.
— Верити, я видел там человека — он лежит на земле, возле дома…
— О, это твой Шут. — Он осекся, глядя на мои попытки вскочить, в результате которых я лишь беспомощно опрокинулся, как перевернутый на спину жук. — Фитц, пусть он поспит, с ним все в порядке. С вами здесь вообще ничего не может случиться, пока вы сами не будете готовы.
Мне показалось, или в его голосе действительно прозвучала горечь?
Верити помог мне сесть, вложил в руки флягу и яблоки, прозрачно намекая, что мне следует заняться едой и не прерывать его.
— Наберись терпения, придется повторить тебе то, что я уже рассказал во время нашей последней встречи — пока мы не узнаем, что из этого ты сможешь вспомнить сам.
Верити повел плечами и плотнее запахнулся в плащ, как будто даже сейчас был способен ощущать озноб.
— Как ты знаешь, участники группы, которая создает каменного дракона, должны быть связаны Скиллом и общими стремлениями — подобное единство всегда сильнее и больше, чем сумма отдельных личностей. Некоторые мастера отправлялись вырезать своего дракона в старости — так они хотели получить подобие бессмертия. Но чаще это делали, чтобы дракон помог осуществить последнюю, самую важную и желанную цель группы, на которую у живых людей не хватало сил. Обретая это назначение и смысл, изваяние пробуждалось и сохраняло память и сознания своих создателей. Со временем связь любого ожившего дракона с разумами его мастеров ослабевает — тогда души людей уходят в поток Скилла, а каменный дракон погружается в сон. Он сохраняет лишь тень памяти о жизни — как те изваяния, которые ты пробудил для битвы с красными кораблями, больше не были разумны.
Если кто-то из группы Скилла, создающей дракона, испытывал сомнения или преследовал личные, а не общие цели, все участники терпели неудачу и оставались обречены на мучительную полужизнь в камне незавершенной статуи. Тебе уже знакома история Салт, Девушки-на-драконе, — это лишь один из примеров.
Я нетерпеливо кивал — все это так или иначе уже было мне известно.
— Фитц, во время нашей встречи в потоке Скилла ты обрел цель, которая, как я надеялся, должна была придать тебе сил для создания дракона без помощи группы, только лишь с Ночным Волком. Вот так, — Верити усмехнулся. — После всего, что ты сделал для меня и Видящих, я так и не смог тебя отпустить и дать спокойно уйти.
— Смерть от паразитов не кажется мне спокойной или достойной.
— О, разумеется, от этих червей ты легко мог избавиться. Но даже прежние Элдерлинги не знали, как избежать медленной смерти человеку с таким количеством Серебра на коже.
В любом случае, после выхода из Скилл-колонны ты забыл свою цель и чуть не повторил судьбу группы Салт, застрявшей в камне незаконченного изваяния. Даже участие Ночного Волка и Шута едва ли могло исправить ситуацию, потому что вы были разрозненны.
Ты одновременно хотел создать дракона, остаться живым, чтобы быть рядом с теми, кого любишь, и хотя ты и пытался скрывать это от себя, немедленно умереть и избавиться от страданий. В тебе всегда было столько жизни, что в душе легко уживались противоречащие друг другу желания. Шут стремился просто быть с тобой, и не важно, в камне или где-то еще. Ночной Волк — единственный из вас, чьим главным желанием было продолжение жизни в виде каменного волка. Из-за этой разрозненности целей все чуть не закончилось плохо.

Верити прервал рассказ, чтобы сделать несколько неспешных глотков из моей фляги, а я закрыл глаза. На меня нахлынули обрывки воспоминаний о заключительных секундах перед завершением каменного волка. Мучительная боль, пронзившая все тело, когда я в последнем усилии пытался позвать Шута. Радость и восторг от единения и полноты бытия — на мгновение мы трое стали одним целым. Смятение и горе Шута, напряженное ожидание и нетерпение Ночного Волка, собственная растерянность при мысли о Пчелке разорвали эту связь — как будто лопнула истертая упряжь на лошади, везущей перегруженную повозку. А потом — пустота.

Яблоки, которые принес Верити, разбудили сильный голод, но одновременно придали сил и ясности в мыслях. В этой головоломке отсутствовало слишком много частей, чтобы я мог собрать ее самостоятельно.
— Где мы сейчас? Если мы с Шутом здесь — почему Ночной Волк не с нами? И что это за цель, которая должна была помочь пробудить каменного волка?
— Похоже, мы находимся в некоем пространстве между миром людей и потоком Скилла. Я сам до конца не понимаю природу и возможности этого места — кроме того, что оно для меня не предназначено и отнимает силы, пока я здесь. Я смог попасть сюда только благодаря нашей с тобой связи. Чейд успел выяснить, что вход в это место создала Сальвия — мастер королевской группы Скилла и одна из наставниц Салт.
Когда Салт оказалась запертой в камне памяти, Сальвия давно ушла в своего дракона и ничем не могла помочь своей подопечной. Но она чувствовала себя виноватой в том, что собственным примером пробудила в Салт излишний интерес к камню памяти и невольно подтолкнула ее к созданию статуи без должного понимания процесса. Сальвия поклялась, что не позволит больше ни одному магу повторить ошибку Салт — по ее мнению, даже самые бесталанные не заслуживают такой участи и должны получить еще один шанс. Как только круг Сальвии разорвал связь с каменным драконом и попал в поток Скилла, общими усилиями они создали путь в это место. И не спрашивай, как, — древние мастера знали о Скилле неизмеримо больше, чем доступно мне даже сейчас. Чейд полностью очарован идеей создания таких, как он выразился, «карманов за подкладкой реальности», и, возможно, вскоре сумеет что-то выяснить.

Сюда должны попадать группы, которые не смогли довести до конца пробуждение дракона — из-за недостатка единства или уверенности в своих силах и желаниях. По замыслу Сальвии, здесь они должны завершить свое объединение, определиться с собственными и общими стремлениями. Только после этого их дракон оживет, а сознаниям будет открыта дорога в поток Скилла. Вам предстоит самим выяснить, как это происходит — мы не знаем, был ли здесь кто-то до вас.

Верити покачал головой и вдруг рассмеялся, глядя на меня с недоверием и гордостью, как на маленького ребёнка, вдруг самостоятельно научившегося читать.
— Фитц, ты вечно попадаешь в самые странные обстоятельства и совершаешь необычные поступки. До тебя никто даже не пытался создавать каменного дракона в компании с разумным волком, да еще и не имеющим тела, и никто не знал, каков может быть эффект. Ночной Волк захотел и смог остаться в вашем общем изваянии вместо того, чтобы оказаться здесь. Сейчас он, насколько я понимаю, носится по лесу, распугивая окрестных дикобразов. Он уже навестил моего дракона перед тем, как отправиться сопровождать Кетриккен, твою дочь и их спутников в Джампи. — Выражение лица Верити говорило о том, что волк, наконец, получивший тело, смог устроить некоторый переполох в каменном саду.

От обилия невероятной информации мой разум лишился всех привычных опор и ориентиров — мысли разбегались, как горошины из прохудившегося мешка. Я молча ждал продолжения, пока Верити допивал остатки воды из фляги.

— Но главное не это, — наконец, заговорил он. — Моя связь с каменным драконом оказалась прочнее, чем у других групп Скилла. Когда зимой ты добрался до моей статуи и решительно вознамерился замерзнуть у нее под боком — я услышал твой зов и впервые смог вернуться в камень из потока Скилла, чтобы согреть тебя.
Чейд полагает, что дело в жидком Серебре, которое было на наших руках, когда мы с Кеттл ушли в дракона. Оно делает связь моего сознания с камнем достаточно прочной, чтобы время от времени мне удавалось присутствовать в изваянии.
Фитц, на твоем теле было намного больше Серебра, чем у нас с Кеттл вместе взятых, да и Шут, по словам Чейда, принимал драконью кровь. При этом ваша статуя получилась меньше моего дракона. Ты понимаешь, что это значит? Скорее всего, сейчас в каменном волке столько Серебра, что ваша связь будет постоянной и не разрушится со временем. То есть, ты сможешь свободно переходить из потока Скилла в изваяние и обратно. И каменный волк не заснет, пока вы трое сами не захотите оставить его.

Верити поднял взгляд, как будто прислушиваясь к чему-то, потом усмехнулся.
— Чейд, неугомонный старик, уже весь извелся от нетерпения поскорее изучить и применить возможности каменного волка. С твоей помощью, конечно, когда ты сможешь отсюда выбраться.
Судя по всему, Чейд продолжал что-то говорить ему через Скилл, поскольку Верити лукаво прищурился и добавил вполголоса:
— Ох, мальчик, на твоем месте я бы не слишком спешил встречаться с Чейдом — вы все заслуживаете отдыха и покоя, а у него на вас уже гигантские планы.
— Нет. — Мой ответ прозвучал излишне резко, и Верити удивленно приподнял бровь. — Я люблю Чейда и скучаю. Но он умер. А я был изъеден червями, почти убит Серебром, растворился в камне памяти и теперь нахожусь в месте, в существование которого сложно поверить. Может, ему уже пора «изучать и применять» не меня, а что-нибудь другое?
Верити медленно кивнул, улыбаясь собственным мыслям.
— Наконец-то ты смог заявить свое право на свободу. Ты давно никому ничего не должен — того, что ты уже сделал для Видящих и Шести Герцогств, хватило бы на десять жизней. И любых благодарностей было бы недостаточно, чтобы отплатить тебе. Когда будешь готов, найди дорогу в поток Скилла — тебе там многие обрадуются, потому что ты есть, а не потому, что полезен. К тому же, для тебя и Шута там найдутся удивительные вещи и знания, вам должно понравиться.

Похоже, Верити в последнее время действительно много общался с Чейдом — в его манере было заметно влияние старого паука. Я чувствовал, что он говорит искренне, и одновременно не мог не отметить его почти неуклюжую попытку манипуляции. Мой прямолинейный король никогда не был дипломатом и не смог бы раскинуть сети более тонко. Но даже этих его слов хватило для пробуждения и надежды, и любопытства.
Тем временем, Верити с видимым усилием поднялся с земли.
— Жаль, что я не смогу побыть с тобой подольше и чем-то помочь, но мне все сложнее здесь находиться. Поэтому остается только пожелать вам удачи.
— Верити.
Он неохотно оглянулся через плечо — ему действительно пора было уходить. Но я знал: от ответа на мой вопрос будет зависеть почти все, что произойдет со мной в дальнейшем.
— Вы хотели, чтобы я вспомнил цель, ради которой я должен был вырезать и пробудить каменного волка. Что мне предстоит? Что я забыл?
Казалось, в какой-то момент Верити успел изменить планы — если в начале нашей встречи он считал этот вопрос самым важным, теперь же предпочел избежать ответа.
— Это может подождать, Фитц. У тебя сейчас есть более насущные задачи, а потом если ты и не вспомнишь, то рано или поздно увидишь все сам.

2

Я смотрел вслед Верити, пока не потерял его из виду среди деревьев, пытаясь собраться с мыслями и принять происходящее.
Возможно, на самом деле сейчас я продолжаю умирать в Каменоломне и меня посетило спасительное безумие, последний предсмертный сон, в котором уставшее сознание создает эту иллюзию взамен слишком болезненной реальности. Если и так, комар, долго зудевший над ухом, в конце концов вполне правдоподобно укусил меня в шею. Обломанные травинки и острый камешек, на котором я, как оказалось, сидел, впивались в кожу не менее убедительно.
Я осторожно встал и поковылял к дому. Силы возвращались ко мне, но я по-прежнему двигался неуверенно, как путающийся в собственных ногах новорожденный жеребенок. Я опустился на тропинку возле лежащего Шута — и едва узнал его. Дело было даже не в полном отсутствии шрамов, оставленных его мучителями, и не в исчезновении чешуек от драконьей крови, которые обычно он ловко скрывал с помощью грима.
Во сне он дышал глубоко и ровно, его лицо было совершенно безмятежным, а поза — расслабленной. В уголках рта пряталась легкая улыбка, черты лица смягчились. Похоже, впервые за очень долгое время его не мучили тревожные сны.
Шута нужно было перенести в дом — даже летом он мерз, если приходилось спать на земле без одеял. Я толкнул приоткрытую дверь.
Первая комната выглядела так, будто аккуратные и заботливые хозяева только что ненадолго покинули ее. Возле двери и на столе горели масляные лампы в форме незнакомых мне соцветий. В очаге тлели угли, бросая мягкие рыжие отблески на деревянный пол и шерстяной ковер с тонким потускневшим узором. На широких лавках возле стола лежали белые овечьи шкуры, на спинки двух плетеных кресел небрежно наброшены лоскутные покрывала. В доме пахло сушеными травами и почему-то бумажной пылью.
Не задерживаясь, я прошел в спальню, открыл чуть покосившиеся ставни, чтобы впустить свежий воздух, потом вернулся за Шутом и перенес его на кровать. Он и не подумал просыпаться — лишь вздохнул и привычно свернулся клубком под одеялом.
Первым делом мне нужно было утолить голод — он достиг такой силы, что я уже не мог думать ни о чем другом. Верити упомянул, что здесь должно быть все необходимое для каждого, кто сюда попал, и я очень надеялся, что это окажется правдой.
Выйдя из дома, я направился к реке, попутно сорвав пару мелких одичавших яблок и поедая их на ходу. На берегу несколько длинноногих речных птиц, услышав мои торопливые шаги, с шумом поднялись из зарослей и полетели вдоль реки вверх по течению. Я недовольно поморщился: если бы я был осторожнее, то успел бы заметить их раньше и поймать хотя бы одну. В изгибе русла поток подмыл берег и образовал тихую мелкую заводь. Под прозрачной водой медленно колыхались буро-зеленые плети водорослей, среди них были видны спины крупных рыб, чем-то кормившихся на дне.
Я схватил первую и едва устоял перед искушением съесть ее сырой. Наловив несколько, я выпотрошил и почистил их, собрал корневища и молодые побеги речного рогоза. В саду возле дома нашлись пряные травы, и я приготовил сытную похлебку, подвесив котелок над очагом.

После обильной еды начала наваливаться дремота, но я знал, что не смогу заснуть из-за избытка событий, требующих осмысления. Я спустился в сад и медленно пошел по заросшей каменной дорожке. Ветви яблонь и слив склонились под тяжестью плодов. Густую тишину изредка нарушал глухой стук яблок, падающих на землю, и сонный щебет мелких птиц в кронах. Все вокруг было самым полным воплощением покоя, которое я когда-либо видел. В воздухе разливались запахи трав — я узнавал звенящие оттенки розмарина и мяты, теплый аромат шалфея, горечь тимьяна. Если раньше здесь и были грядки — сорняки давно поглотили их. Я лениво подумал, что позже могу привести их в порядок, ведь неизвестно, как надолго мы здесь задержимся.

Итак, вся моя привычная жизнь осталась позади, я испытывал одновременно грусть и огромное облегчение. Мое тело было здоровым и полным сил, в моем распоряжении — дичь в окрестных лесах и дом, мне не грозила никакая опасность, и только за это следовало благодарить судьбу. Все, кто был мне дорог, остались где-то далеко — в Скилле, в Шести Герцогствах, в Горном королевстве. Я не мог быть с ними, пока не сделаю то, о чем имел весьма смутное представление. И это тоже было олицетворением всей моей жизни, в которой между желаемым и настоящим всегда возникали либо расстояния, либо непреодолимые преграды.
Визит Верити поддержал меня, но не добавил ясности. Я безуспешно пытался восстановить в памяти ту встречу в Скилле — вопрос о загадочной цели, о которой говорил Верити, так и оставался открытым.

Шут по-прежнему крепко спал, как я ни пытался его разбудить. Я и хотел, чтобы он поскорее проснулся, и боялся этого. Перед тем, как очнуться здесь, я успел услышать, что Ночной Волк насмешливо восхищался ложью Пчелки — значит, то же самое может вспомнить и Шут *. Успел ли он понять, о каком обмане шла речь? Если да — мы оба будем старательно и неловко обходить молчанием ее последние слова, недосказанность встанет между нами незримой стеной. Но Шут скорее совершит невозможное и найдет способ исчезнуть отсюда, чем согласится заговорить об этом. Да и мне было бы проще еще пару раз умереть, чем разобраться в происходящем, и тем более — пуститься в объяснения.
Скорее всего, когда мы сможем проникнуть в поток Скилла, Шут уйдет покорять его бесконечные просторы и возможности. Я пока не мог себе представить, что нас там ожидает. Это пространство меня завораживало и вызывало восторг, смешанный с долей ужаса перед неизвестностью. А Шут всегда покидал меня ради собственных секретов, в которые не считал нужным посвящать, и возвращался лишь когда полагал, что пришло время совершать очередные изменения с моей помощью. Он говорил, что хочет дать мне возможность жить своей собственной жизнью. А мне оставалось лишь ждать его, вспоминать и тосковать.

Опять грустишь о том, что пока не случилось?
Волна нашего общего восторга затопила меня, и, еще не успев обернуться, я уже узнал с помощью Уита, что он мчится ко мне огромными скачками.
— Брат мой!
Ночной Волк летел вниз по склону холма, и великолепный серебристо-серый мех ходил волнами над мощными мышцами. Уронив веточку душицы, которую рассеянно крутил в пальцах, я раскинул руки и бросился к нему навстречу. Из горла вырвался то ли смех, то ли рыдание. Ночной Волк, почти не сбавляя скорости, врезался в меня плечом, так что мы кубарем покатились в траву. Он тут же попытался вскочить, но я крепко перехватил его поперек тела и зарылся лицом в шерсть на его загривке.
— Посмотри-ка, каким ты стал. Как же я скучал по тебе.
Я пришёл, как только отыскал лаз в это логово! Я снова могу бегать по лесу и петь. Я поймал дикобраза и не поранил нос! И почти научил детеныша добывать мясо — сегодня загнал для неё кролика, и она схватила его сама.
Он размахивал лапами в воздухе и крутился на спине, как разыгравшийся щенок, потом подставил уши и шею, чтобы я почесал их.
Давно мы не охотились вместе, маленький брат! — Ночной Волк подпрыгнул и припал на передние лапы.
У меня оставалось множество вопросов, но как же давно я не был волком вместе с ним. И как давно я не отдавался сиюминутным желаниям, без размышлений о долге и необходимости.
И мы побежали наперегонки к холму, в сторону дубовой рощи, просто наслаждаясь одним на двоих ощущением силы и легкости наших тел, кипящей в них энергии, шумом ветра и скоростью. Земля мягко пружинила под ногами, мы дышали в едином ритме с миром, и я никогда не чувствовал себя настолько живым.

Мы поймали пару больших, глупых и толстых птиц, неубедительно удиравших от нас через подлесок, и двух кроликов. Выследив молодого оленя, Ночной Волк преследовал его лишь ради удовольствия и в конце концов позволил скрыться. Было странно осознавать, что не нужно запасать мясо впрок на случай погони, долгого пути или длительной зимы.
Мы устроились на небольшой поляне, я выпотрошил дичь и отдал внутренности Ночному Волку.
Когда я разжигал очаг в доме, по привычке положил огниво в карман, и теперь смог развести костер и поджарить кролика, нанизав на гибкие прутья лещины. Жир с мяса капал в огонь, вспыхивал бусинами желтых искр и таял в воздухе прозрачным дымом. Аромат смешивался с запахом луговых цветов и навевал воспоминания о множестве простых и беззаботных дней из прошлой жизни, проведенных в странствиях с волком.
Ночной Волк, расправившись с едой, с довольным вздохом лег рядом и положил голову мне на колени. Я снова ощущал нашу связь, ясную и крепкую, как раньше. Когда он существовал только в виде голоса в моем сознании, я всерьез опасался, что он — лишь самообман, плод воображения, созданный из-за отчаяния и одиночества. Теперь же он снова был со мной — от преданного сердца до кончиков волосков великолепного густого меха, и заполнял дыру в душе, о размерах которой я даже не подозревал.
— Как ты нашел дорогу сюда, брат мой?
Я чуял тебя и не мог понять, где ты. А сегодня, когда королева и детеныш заснули, я выбрал себе убежище возле лагеря, закрыл глаза и как будто пошел по твоему следу. Мне пришлось нырнуть, как в реку, и я оказался рядом с тобой. Здесь безопасно и много мяса, но нет ни солнца, ни луны, и все слишком похоже на сон. Когда ты собираешься вернуться в наше новое тело из камня, маленький брат?
— Я хотел бы там быть, но пока не могу. Расскажи мне о Пчелке. Ты ведь за ней присматриваешь?
Щенок — настоящий боец. Она иногда скулит, но лишь когда думает, что ее никто не видит, и пытается прятать это даже от меня.
Ночной Волк гордо зажмурился, как будто Пчелка была его детенышем. Впрочем, теперь отчасти так оно и было. Он рассказал, что Кетриккен, Пчелка, Пер и остальные шли через горы по дороге Скилла — я надеялся, они успеют достичь Джампи до наступления холодов. Ночной Волк сопровождал их, одновременно добывая мясо: в их компании не было опытных охотников, кроме, возможно, Интегрити. Кетриккен уже не могла стрелять из лука с прежней меткостью.
Ночью Пчелка согласилась спать только возле каменного волка, и Спарк поставила для них тот же шатер, в котором я его вырезал. Кетриккен присоединилась к ним и, как когда-то, грела руки в его шерсти. Она рассказывала о нашем давнем путешествии по этой дороге в поисках Верити и даже находила в нем забавные моменты — во всяком случае, Пчелка неуверенно пыталась улыбаться, как будто заново этому училась.
Ночной Волк дал им понять, что чует мое присутствие где-то рядом, и они надеялись когда-нибудь увидеть в каменном волке и меня.
Пока он делился со мной новостями и теплом, я задремал, растянувшись на подушке из палой листвы под деревом. Сквозь сон я почувствовал, как Ночной Волк устроился рядом, разворошил листья, соорудил из них в подобие гнезда и принялся лениво трепать шкуру съеденного кролика. Он был полностью удовлетворен жизнью, и я разделил с ним это.
Я проспал недолго и подскочил от того, что Ночной Волк с силой фыркнул мне в ухо.
— Ах ты, псина! — Я попытался схватить его за лапы, но он отпрыгнул на безопасное расстояние и вывалил язык в волчьей ухмылке.
Где Лишенный Запаха, почему не охотится вместе с нами? Ты уже исправил его?
— Шут спит. Он так и не просыпался с тех пор, как мы сюда попали, Верити сказал, что с ним все будет в порядке. Что я должен был исправить?
Ночной Волк сел, склонив голову набок, и уставился на меня со смесью недоумения и жалости.
Я давно привык к тому, что у тебя коровьи зубы и никуда не годный нос. Но каждый раз удивляюсь, когда внезапно отказывает твоя голова. Неужели ты ничего не понял и не почувствовал?
Я не знал, что ответить, и лишь дал ему ощутить мои удивление и растерянность.
Лишенный запаха хотел не в камень, он стремился к тебе. Вы — едины, и были связаны до самого конца. Поэтому часть его забрал каменный волк, а часть — осталась в тебе. Он расколот надвое, как кожура каштана, упавшего с дерева. Ты должен вернуть ему его воспоминания. Вы ведь делали что-то подобное и раньше? Я чуял, только до конца не разобрался.
Ночной волк вскочил, насторожился и вытянулся в струну. Похожим образом он выглядел, когда впервые в жизни услышал зов волчьей стаи. Он взглянул на меня, виновато прижал уши и шевельнул хвостом.
Королева нашла убежище каменного волка и зовет меня. Она испугалась, что больше не сможет его разбудить, как и того, другого дракона в каменном саду.
Я предложил Ночному Волку отправляться к ним. Он был единственным из нас, кто мог защитить маленький отряд в горных лесах и присмотреть за Пчелкой. Как бы я ни хотел, я пока не имел ни малейшего представления о том, как туда попасть.
Я постерегу их для тебя и вернусь, когда смогу.
Ночной Волк скрылся среди деревьев. Между нами сохранилась тонкая нить Уита — как в то время, когда он остался жить со стаей волков далеко от меня.

Я почувствовал себя странно осиротевшим, но не позволил тоске заполнить разум — возвращаясь к дому, я размышлял над его словами о Шуте. «Перекованные» были полностью лишены эмоций и памяти, и тем не менее не засыпали — почему же это случилось с Шутом? Если часть его воспоминаний сейчас во мне — почему я этого не почувствовал? Или у меня не только его воспоминания, но и нечто, позволявшее даже «перекованным» сохранять подобие сознания?
При этой мысли меня передернуло от ужаса. Я снова и снова прислушивался к себе и не ощущал никакого присутствия Шута внутри. Ничего лишнего или необычного. Мне сейчас очень не хватало Верити, Чейда, Неттл, — кого-то, кто мог бы парой точных вопросов или замечаний подтолкнуть меня к пониманию происходящего.
Задумавшись, я забрел в густой кустарник и теперь смахивал с лица паутину и мелкие сухие листья. Отсюда уже был виден свет, падавший из окна нашего дома. В любом случае, для начала следует попробовать самое очевидное: если приложить его посеребренные пальцы к следам на моем запястье, мы снова станем единым существом и все встанет на свои места. Я желал этого так же сильно, как боялся, и был почти рад, что сейчас у меня не оставалось иного выбора.

3

Войдя в спальню, я первым делом схватил спящего Шута за руку — и удивился собственной глупости. Если в момент перехода в каменного волка с моей кожи исчезло все Серебро, почему я считал, что оно останется у Шута? Подушечки его пальцев, раннее серо-серебристые, теперь были абсолютно чистыми. Связи между нами больше не существовало.
Я опустился на пол возле кровати, по-прежнему сжимая прохладные и безвольные пальцы Шута и, борясь с подступающей паникой, пытался найти выход. Я собирал воедино то немногое, что мне было известно о природе «перекованных» и судьбе их воспоминаний.
Когда Свифт уничтожил дракона Кебала Робреда, души и эмоции вернулись ко всем, кого Бледная Женщина заставила отдать их каменной твари. Значит ли это, что для возвращения цельности Шуту мне придется умереть, как тот дракон?
«Главное, чтобы пафосное умирание по любому поводу не стало вредной привычкой», — я невесело усмехнулся. Эта фраза могла бы принадлежать Любимому.
Когда-то Шут забрал мои воспоминания у Девушки-на драконе в обмен на петушиную корону и сумел отдать их мне. Навык восстанавливать малейшие подробности событий, докладывая о чем-либо Чейду, все еще был со мной. Я вновь погрузился в тот день и мысленным взором охватил все, до пляшущих солнечных бликов на чешуе каменных изваяний, до ссадин на измученном на лице Шута, до собственной горечи и боли, когда он вливал в меня ту часть жизни, от которой я отказался много лет назад.
Он тогда не обращался к нашей Скилл-связи и не касался пальцами моего запястья.
Мне оставалось воспользоваться его же способом.
Я присел на край постели, мои отросшие волосы упали на безучастное лицо Шута. Раздраженно отбросив пряди за плечо, я коснулся губами его губ. Воображение тут же ярко нарисовало выражение лица Старлинг, стань она свидетельницей этого момента.
Ничего не происходило.
Ни тогда, в каменном саду, ни после я ни разу не попытался задуматься, как вообще возможна передача воспоминаний таким способом, и теперь ничего не мог сделать.
Просто отпусти. Ты вцепился в него, как щенок в любимую кость.
— Я думал, только Шут умеет еще больше запутывать своими объяснениями.
Ответа не было — похоже, все внимание каменного волка занимало преследование крупной добычи.
Я постарался приглушить посторонние мысли.
Шут всегда вынужден был меня использовать, пусть и сожалел об этом. Но разве я требовал от него меньше? Быть для меня только Шутом и держать при себе все прочие грани личности, открывать то, что он предпочел бы оставить внутри, быть понятным, быть удобным и предсказуемым.
Шут же принимал меня таким, как есть, любил — и легко умел отказываться от меня. Покидать. Отпускать. Каждый раз он был готов к тому, что мы больше не встретимся. Он говорил, что делает это ради меня, чтобы я мог жить своей жизнью. Я же всегда так или иначе цеплялся за нашу связь — мыслями, словами, чувствами и действиями. Пришло время и мне научиться отпускать.
И теперь, прижимаясь губами к его рту, я с трудом и болью отторгал ту часть его души, которая успела врасти в мою так крепко, что уже не казалась чем-то инородным. Я не мог понять, была ли это боль потери или освобождения.

В какой-то момент мне показалось, что что-то изменилось и Шут вздрогнул, но я не мог прерваться. Я как будто опять вкладывал воспоминания в каменного волка, заново переживая все события моей жизни — в это время я физически не мог отвлекаться и реагировать на происходящее в окружающем мире. Но на сей раз это были эмоции Шута, которые то разрывали мою душу на части, то заставляли сердце сжиматься от нежности.
Приоткрыв веки, я вдруг увидел широко распахнутые ошарашенные глаза Шута.
От неожиданности я отступил от постели и, неловко споткнувшись о табурет, рухнул на пол.
Шут приподнялся на локте и в немом изумлении смотрел на меня, вздернув брови и приоткрыв рот. Кажется, я впервые в жизни видел, как он в буквальном смысле потерял дар речи. Пожалуй, если бы его дружески поцеловал обеденный стол или собственный ботинок, — эффект был бы менее ошеломляющим.
— Это не то, что ты подумал! — хрипло нарушил я паузу. — Я только возвращал тебе себя из меня, то есть, наоборот… — Тут я осознал, что говорю это, сидя под столом, вцепившись в злополучный табурет и выставив его ножками вперед. И окончательно потерял мысль, я еще никогда не чувствовал себя так глупо.
— Ну, раз мне себя из тебя наоборот — это, конечно, все объясняет, — фыркнул шут и вдруг оглушительно захохотал, откинувшись на подушки.
— О, Фитц, — пробормотал он сквозь смех. — Ты бы это видел! Твой свирепый взгляд из-под табурета — это практически живое воплощение атакующего оленя. Или дикобраза? Прости, я несу чушь — просто я ужасно рад видеть тебя в добром здравии и в игривом настроении.
Закипая, я вскочил и предсказуемо врезался головой в стол, отчего тот перекосился, а шута сотряс новый приступ хохота.
Я неловко переминался с ноги на ногу посреди комнаты. Шут смеялся так самозабвенно и заразительно, что в конце концов я не смог к нему не присоединиться.
— Фитц, мы что, поменялись ролями — ты решил развлекать публику? — сдавленным голосом осведомился Шут, смахивая выступившие слезы.
— Не совсем ролями, Шут. — Я против воли продолжал улыбаться, одновременно наполняясь решимостью как можно скорее покончить с делом, которое вызвало эту неловкую сцену. Теперь я чувствовал, что часть принадлежащих Шуту воспоминаний все еще оставалась во мне, свивалась тугим комом и мягко, но настойчиво пыталась вернуться в надлежащее место. — Мы, эээ, еще не закончили.
— Неужели это было только начало? — он в притворном ужасе спрятал лицо в ладонях, но оттуда тут же послышалось предательское фырканье.
Я вздохнул. Мне не хотелось нарушать его веселье следующей фразой.
— Помнишь, тогда, после Аслевджала…
Шут резко перестал смеяться, и глаза его потухли, как будто на его внутреннее солнце набросили полог. Он смотрел на меня серьезно и внимательно.
— Ты забрал мои воспоминания у Девушки-на-драконе, а потом вернул мне. Сейчас я делаю для тебя то же самое. Когда мы уходили в каменного волка, часть того, что ты должен был вложить в него, каким-то образом оказалась у меня. Я не знаю, почему так случилось.- Очередная ложь. Мы оба это знали. — Позволишь тебе их вернуть?
Шут прикрыл глаза, устало откинувшись на подушки, его руки бессильно лежали вдоль тела. Сейчас он был так же слаб, как и я, когда очнулся на холме возле леса.
— О, я понял. Да, Фитц, если тебе это не сложно.
Уголки его губ дрогнули от воспоминания, чем закончилась моя предыдущая попытка, и он насмешливо покосился на меня из-под ресниц.
Внезапно стало очевидным решение, к которому я должен был прийти намного раньше.
— Если хочешь, я попробую не возвращать все, что делали с тобой в Клерресе. Знаю, ты не одобрял, что я когда-то отдал мою боль Девушке-на-драконе, но, Шут, ни одно живое существо не должно проходить через такое. Мы сможем избавиться от этого, чтобы воспоминания больше не мучили тебя и не заставляли просыпаться по ночам от кошмаров.
— Нет, Фитц, нет! — Он, казалось, был до глубины души напуган моим предложением. — Избавиться от того, что кажется лишним, забыть или сделать вид, как будто все было по-другому — большое искушение. Но все пережитое делает меня тем, что я есть сейчас. Я не готов отказаться от части самого себя, ведь пустота, которая после этого останется, страшнее самых темных воспоминаний. Я всегда был сильнее, чем казалось нам обоим, и не только физически.
Я присел на край постели и склонился над ним. А потом его прохладные пальцы легко погладили мое лицо и он шепнул:
— Я хочу попросить тебя кое о чем.
Я настороженно замер.
— На сей раз, будь добр, оставь в покое мебель. Стол и табурет уже пережили свой звездный час, но страшно представить твои манипуляции, скажем, с тем шкафом…
Мне в голову пришел лишь один способ немедленно прекратить балаган и заставить Шута на короткое время замолчать. И я это сделал.

Теперь он был завершенным, по-прежнему бесконечно сложным, прекрасным — и открытым для меня. Мы больше не были одним целым — какая-то часть моего сознания всегда испытывала почти животный ужас от подобного растворения в другом существе. Но между нами протянулась некая новая связь, пока еще тонкая и зыбкая. Она не имела ничего общего со Скиллом, Уитом или единением, которое давали следы жидкого Серебра на его пальцах. Казалось, этот вид восприятия был со мной всегда, но до сих пор я не мог им воспользоваться. Так маленький ребенок однажды обнаруживает, что может не только ползать и висеть на руках у матери, но и стоять на собственных ногах.
Стоило лишь отпустить, чтобы получить то, о чем я так мечтал долгие годы без Шута.

Почему-то я совершенно обессилел, и меня хватило только на то, чтобы помочь Шуту сесть за стол, приготовить для него оставшееся мясо и сбивчиво, сквозь подступающий сон и путающиеся мысли, рассказать ему все, что узнал от Верити о происходящем. После этого я добрел до кровати, упал на нее, не раздеваясь, и моментально провалился в сон.

4

Я не знаю, сколько проспал. Меня разбудили ароматы свежего хлеба, имбиря, засахаренных фруктов и кофе, запах которого я любил намного больше вкуса. Желудок требовательно сжался.
Голова была восхитительно легкой, мне почудилось, что я снова в Ивовом Лесу, и Натмег готовит на кухне что-то особенное, и Молли пробует новые составы для ароматизации свечей, и впереди длинный день, полный летнего солнца и необязательных забот. Наваждение рассеялось, как только я открыл глаза.
Шут поставил на стол котелок с кашей, сдобренной фруктами и ячменным сахаром, рядом на блюде лежали имбирные печенья.
— Я сделал их для Ночного Волка, но и нам тоже осталось. Он приходил, пока ты спал, но не пожелал заглянуть в дом — он его чем-то настораживает. Кажется, он устроил себе лежбище на бывшей грядке.
— Где ты все это достал? — Я растерянно махнул рукой в сторону мешочков с мукой, сушеными фруктами и какими-то пряностями.
Шут недоуменно повел бровями и улыбнулся мне.
— В кладовой возле входа. Там большие запасы бобов, зерна, муки, есть еще твердый сыр и мед, все остальное я пока не рассматривал. А на нижних полках семена и клубни — я как раз думал, что тебе бы понравилось восстановить огород, когда нашел их. Ты говорил, что здесь есть все необходимое — вот я и решил, что этим можно воспользоваться.
— Шут. Здесь нет никакой кладовки. Я, конечно, не слишком внимательно осматривал дом, но уж ее-то я бы заметил.
Тут мой взгляд упал на приоткрытую дверь из тонких выбеленных досок, которую я совершенно точно раньше не видел. Мороз ужасного предчувствия пробежал по спине: когда подводит память, это гораздо страшнее постепенного разрушения тела.
Шут замер, его глаза восторженно расширились — в этот момент он напоминал мальчишку, задумавшего особенно изощренную шалость.
— В детстве, в Клерресе, я нашел в хранилище свиток с пророчеством некоего Алькарда, настолько древний, что его края осыпались бумажной пылью при каждом прикосновении. Я с трудом разбирал выцветшие строчки: там длинно и запутано излагался сон о доме из снов чужеземных магов, уж прости за каламбур. Дом принимал вид, соответствующий представлениям каждого, кому он виделся: если в нем оказывался король — становился пышным дворцом, если крестьянин — скромной уютной хижиной, и так далее. Я не видел в этом пророчестве особого смысла и хотел снять копию просто для того, чтобы оно не было утрачено — свиток был очень ветхим. Но Симфи отняла его, отчитала за то, что посмел его касаться, и спрятала под замок в своей комнате. Возможно, я запомнил это только из-за ее странной реакции.
Фитц, тебе не кажется, что у нашего дома есть нечто общее с тем, из пророчества? Ты, как всегда, рассчитываешь только на себя и готов довольствоваться малым. Мне же не хватало комфорта и вкусной пищи, а в особенности — кофе. Могла ли эта кладовка возникнуть как компромисс наших потребностей? И что еще может появиться в этом доме в ответ на наши желания?
Я тряхнул головой: все это было настолько чуждо и сложно, что не хотелось об этом думать.
Шут продолжал болтать, раскладывая кашу в тарелки и убирая продукты в свежевозникшую кладовую.
В этой почти идиллической картинке чувствовался диссонанс, как будто несколько менестрелей одновременно играли разные мелодии на расстроенных инструментах. Наша новая хрупкая связь подсказывала, что под маской оживления он был напряжен, как натянутая струна, готовая с пронзительным звоном лопнуть при малейшем касании.
— Шут.
Он не взглянул на меня, но умолк, прервав очередную байку на полуслове.
— Ты должен научиться закрываться от меня, если не хочешь, чтобы я чувствовал, что с тобой происходит.
Его лицо исказилось, плечи вздрогнули и поникли, он обхватил себя руками, как будто страдал от холода. Он говорил тихо, сбивчиво и прерывисто, и мне пришлось шагнуть почти вплотную к нему, чтобы что-то разобрать.
— Ты уходил так долго и больно, становился таким далеким, а я не мог ничего сделать, и не осмеливался даже подойти к тебе, чтобы разделить последние оставшиеся часы — ведь тогда я украл бы их у Пчелки. Моя жизнь исчезала вместе с твоей, и я становился совсем пустым, как оболочка куколки, которую покинула новорожденная бабочка. Фитц, как бы я стал отцом для Пчелки, если не был нужен ни ей, ни себе? Прости, пожалуйста, что я снова, как всегда, принял собственное решение и не остался с ней.
Я неловко обнял его, он уткнулся лбом мне в плечо, и какое-то время мы молчали.
— Я всегда считал, что если когда-нибудь создам каменного дракона — ты будешь там вместе со мной и Ночным Волком. Но тогда, в Каменоломне, ты не предложил присоединиться к нам в камне. Как я мог попросить о таком даже лучшего друга? Ты не представляешь, до чего я рад, что ты это сделал. И что ты беспокоишься только об этом, а не об обмане Пчелки *.
Не иначе, Эль тянул меня за язык! Я снова все испортил лишь одной фразой и теперь застыл в ожидании последствий.
Шут отстранился, вытер глаза и заглянул в кладовку. Ухмыльнувшись, показал мне добычу — пыльную бутылку абрикосового бренди, вышел на крыльцо и, присев на край ступеньки, жестом предложил мне присоединиться.
Я достал две глиняные чашки и начал медленно протирать их в попытке оттянуть неизбежный разговор.
— Пытаешься силой мысли и трения превратить их в хрусталь? Боюсь, это невозможно даже здесь.
Вздохнув, я молча уселся на крыльцо рядом с Шутом и разлил бренди по чашкам.
— Ты считаешь, я бы позволил тебе уйти в камень одному, если бы знал, что ты меня ждешь? — Его голос стал холодным и ломким. — Что ж, я так часто оставлял тебя и заслужил это. Фитц, мне достаточно было услышать, что не существовало письма, в котором ты говорил о нежелании видеть меня. Только из-за него я и держался на расстоянии. Но Пчелка этого не знала и продолжала отчаянно изобретать способ поскорее отправить меня в каменного волка, пока не стало слишком поздно. Так и возникла ее детская ложь о том, что ты любишь меня больше всех.
Только взрослые — да то не все — понимают, что нельзя измерить и взвесить силу собственной любви к близким людям. Разве ты смог бы сказать, кого любишь больше: Чейда или Баррича? Молли или Неттл? Верити или Кетриккен? Меня или Ночного Волка?
Я раздраженно дернул плечом, но он и не ожидал ответа.
— Не существует универсальной шкалы. Только ребенок, который прожил еще так мало и не успел узнать разные виды любви, мог бы пытаться их сравнивать.
Эта неуклюжая попытка обмана - очень взрослый поступок. Чтобы произнести эти слова, Пчелке пришлось перешагнуть через свое упрямство, ревность, обиду, мстительность и чувство собственничества. Многие люди и за десятилетия не могут изжить то, что она преодолела в один момент. Боюсь, она отчасти поверила в собственную ложь и таким образом отказалась от самого дорогого, что у нее было — уверенности в отцовской любви, которую она только-только обрела. И она сделала это ради тебя. Кажется, Ночному Волку этим поступком она напомнила Кетриккен, жертвенную, и вызвала его восхищение.
Я до сих пор сомневаюсь, действительно ли Пчелка видела сон об убегающей крысе, и не было ли ложью, что крыса при этом кувыркалась и хихикала. Правда, перевитая вымыслом, дополненная домыслами слушателя, превращается в очень достоверную ложь. Здесь Пчелка действительно вся в отца. В обоих отцов.
— Мне жаль, что ты успел узнать ее только с такой стороны…
Шут коротко и нетерпеливо вздохнул, прерывая меня, — на сей раз мне не приходилось выуживать вопросами и разными ухищрениями то, что было у него на душе.
— Я сейчас понимаю — иначе и не могло быть. Она знала меня только по твоим неотправленным письмам о том, что я оставил тебя и ты скучаешь — конечно, после этого она и не могла бы относиться ко мне с симпатией. А я, едва появившись рядом, стал решать за нее, давить, указывать, вторгаться в личные записи. Ребенком я всеми силами противостоял подобному обращению со мной в Клерресе — о, ты не знаешь, что я вытворял! А теперь совершил ту же ошибку, и больше не повторю ее, если у нас появится шанс все исправить.
Я и не заметил, что мы успели прикончить больше половины бутылки. Теперь я облекал мысли в слова с некоторым трудом, а мир вокруг пытался закружиться, если я поворачивал голову.
— У нее слишком рано отняли детство. Это уже не исправишь. Но я должен постараться вернуть ей хотя бы уверенность в моей любви.
Шут потянулся и тихонько сжал мою руку — этот молчаливый жест поддержки сейчас значил для меня не меньше любых слов.
Легко спрыгнув с крыльца, он неторопливо побрел через сад в сторону берега реки. Я хотел последовать за ним, но шевелиться было слишком сложно, и я лишь наблюдал, как медленно распрямляется трава и стебли мелких цветов, примятые его ногами.
Шут вернулся с горстью слив и ягод.
— Пожалуй, ради этого будущего стоило пройти через все, что мы пережили.
Я недоуменно уставился на него — выпитое бренди не позволяло мне поспевать за скачками его мыслей. Мои собственные ворочались тяжело и медленно, как камни в полосе морского прибоя.
— Да. Мы уже сделали все, что требовали твои пророчества, тебе больше ничто не угрожает, рано или поздно ты сможешь окунуться в поток Скилла и изучить все его тайны. Ты ведь любишь путешествовать.
— Ты дубина, Фитц, — фыркнул он со смесью злости и ласки. — Я говорю о том, что мне больше не нужно тебя использовать — и больше не нужно с тобой расставаться. Я не собираюсь спрашивать твоего мнения на сей счет. Надеюсь, ты уже подумал о том, что эта наша связь, на которую ты так любезно указал мне, действует в обе стороны, и твой ответ мне известен.
Он насмешливо улыбнулся, но его взгляд был наполнен любовью, как и много лет подряд. В такие моменты я обычно отворачивался или менял тему разговора, не желая замечать и признавать ее.
На сей раз я не отвел глаза.

5

Наш дом на пороге между миром людей и потоком Скилла был необыкновенным и странным местом. Шут, похоже, с легкостью освоил недоступные моей логике принципы и правила, которые здесь работали. Нужные ему вещи находились под рукой естественно, как будто занимали свое место всегда. Так он «обнаружил» узкую деревянную лестницу с резными перилами, ведущую на второй этаж. Там была просторная пустая комната с большими окнами, полная света, воздуха и запаха свежего дерева. Это было только его пространство, и я с любопытством ожидал, во что он его превратит.
Мне же удалось «найти» всего лишь ржавый топор с плохо пригнанной ручкой, когда я захотел удалить несколько старых высохших веток с яблоневых деревьев. И этот древний полуразрушенный колодец возле дома, наполовину скрытый цветущим вьюнком. Я думал о том, как неудобно все время носить воду в ведрах из реки, и по пути попросту споткнулся о край его каменной кладки.
Я заглянул внутрь, размышляя, легко ли будет его восстановить. В глубине на поверхности воды серебрились и танцевали блики, многократно отражались от блестящих влажных стен и создавали подобие звездного пространства, какое я видел, застряв в Скилл-колонне. Я не мог оторвать от них взгляд.
Ночной Волк положил передние лапы на край и принюхался.
Вода чистая, но тут слишком глубоко. Смотри, не рухни на дно.

На дно.
«Прежде чем мир рухнет на дно».**

Я опустился на траву и потрясенно замер. В памяти вдруг начали всплывать картины, ужасающие своей отчетливостью. Переломанные остовы деревьев. Грязные, истрепанные дождем и ветром обрывки, бывшие раньше яркими шатрами на окраинах Джампи. Горы, расколотые пополам. Развалины города, поглощаемые океаном. Корабли пытаются отчалить от берега и с грохотом разбиваются, брошенные о скалы огромной волной. Это был не древний город Элдерлингов, это был Баккип.
Шут в ужасе задохнулся, прижав ладонь к губам, Ночной Волк положил голову мне на колени. Его глаза светились сочувствием. Каким-то образом они разделили мое воспоминание.
— Что это, Фитц? — хрипло спросил Шут.
Он наконец вспомнил, о чем рассказывал Верити в потоке Скилла и чему должен помешать Волк Запада. Предотвратить это бедствие и было нашей настоящей целью, когда мы решили сделать каменного волка.
— Никакой волк, будь он хоть трижды каменным, не сможет в одиночку справиться с катастрофой таких масштабов!
Это не природный катаклизм, который случится сам по себе. Люди не знают, но это известно обитателям потока Скилла: жидкое Серебро — кровь этого мира. Это основа, которая сохраняет мир живым и неизменным. Кто-то или что-то попытается осушить и перенаправить реку Серебра. В прошлый раз, когда это было сделано, река обмелела и сменила русло, что привело к сильнейшим землетрясениям, гибели драконов и Элдерлингов.
— Верити говорил, что мы сможем выходить отсюда и в поток Скилла, и в тело каменного волка. Тогда Волк Запада станет единственным посредником между людьми и существами Скилла. Он поможет объединить их знания и усилия, чтобы не допустить повторения бедствия.
Я вскочил, готовый немедленно действовать — оставалось понять, что мы можем сделать прямо сейчас.
Брат мой, в Скилле время способно двигаться во все стороны — только поэтому Верити смог показать тебе этот вариант будущего. Все произойдет не через луну, не через год и может даже не через пол-жизни. Силы, способные вызвать катастрофу, только начинают пробуждаться.
Ночной Волк поднял заднюю лапу, собираясь почесаться, замер, передумал и подсунул шею под руку Шута. Тонкие пальцы Шута нервно вцепились в его загривок, вызвав недовольное ворчание.
Помнишь, что сказал тебе Верити? Ты больше никому ничего не должен. И у нас еще много времени. Если хочешь, можешь оставить все как есть, — потом не спеша выберем безопасное место и отведем туда нашу стаю. Детеныш к тому времени подрастет и осилит любую дорогу. А еще есть это логово, где нас никто не сможет найти и не бывает землетрясений.

Я тяжело вздохнул. Катаклизмы, случающиеся раз в несколько столетий — это, наверное, обычный ход истории. Смогу ли я остаться в стороне и позволить этому произойти?

На сей раз решать только тебе, Изменяющий. А мы будем с тобой. — Кажется, это была их общая мысль.

Внезапно мир зазвучал, зазвенел и вспыхнул всеми оттенками ярчайших красок. Как будто до сих пор я жил с плотной повязкой, закрывающей глаза и уши, и настолько привык к ней, что считал единственно возможной реальностью.
Я услышал шёпот Скилла, но теперь он не пытался унести с собой мое сознание, а был правильным и естественным фоном жизни.
И было кое-что еще. Я сосредоточился на новых оттенках восприятия и позволил им притянуть мой разум. Теперь меня окружала густая темнота и тишина горной ночи. Собравшись с силами, я пошевелился — и Волк Запада поднял голову. Рядом со мной спала Пчелка, подтянув колени к подбородку, как это обычно делал Шут. Светло-золотые слипшиеся локоны разметались по постели и касались моих лап. Сквозь щель в пологе шатра я видел отблески затухающего костра и сидящую скорченную фигуру возле него — Пер пытался не задремать во время дежурства. Я хотел тронуть волчьим носом руку Пчелки.
Брат, не буди. Давай навестим ее вместе с утра — я буду с тобой, чтобы ты не заблудился на первый раз.
Я ухватился за голос Ночного Волка и вновь оказался в саду возле нашего дома.
Шут, широко распахнув глаза, с ошалелым видом тер уши и встряхивал головой.
— Так это все и есть ваш Скилл?
Ты привыкнешь, маленький брат.
— И мы сможем повидать короля Шрюда?
Не все сразу, сначала ты должен научиться управляться с новыми возможностями.
Я ощутил укол ревности оттого, что Ночной Волк теперь называл его так же, как меня. Волк насмешливо покосился на меня и фыркнул.
А как еще мне его называть? Мы — стая. И мы — одно целое.

— Ночной Волк, я одного не могу понять. С самого начала, когда мы оказались в Каменоломне, ты помнил о грядущей катастрофе, так почему не рассказал мне? Работать над каменным волком было бы проще, если бы я знал нашу цель.
Брат мой, как ты себе это представляешь? Ты забыл обо всем, что видел в Скилле, и был твердо намерен избавиться от червей и Серебра, вернуться домой и воспитывать детеныша. Допустим, я бы заявил, что долгая счастливая жизнь отменяется и тебе нужно немедленно уйти в дракона для борьбы с далеким катаклизмом. Разве ты бы мне поверил? Ты должен был вспомнить сам, чтобы понять.
Ночной Волк знал меня как никто другой. Он был прав — я бы раздраженно отмахнулся от подобной бессмыслицы, как от надоедливой мухи.
И что бы ты мне ответил?
Ночной Волк вскочил и, подражая ужимкам Шута, принял картинно-страдальческую позу.
— Я не могу снова бросить Пчелкууууууу!
Он взвыл так оглушительно, что с ближайшего дерева с заполошным чириканьем сорвалась стая птиц, а с ветки ему на голову, хрипло вопя, свалился растрепанный чёрный комок. Ночной Волк растерянно рявкнул и подскочил в воздух на всех четырех лапах.
Мотли раздраженно отряхнулась, огладила перья посеребренным клювом и с достоинством уселась на плечо Шута.
— Каррх, с ума тут с вами сойдешь. Блистательные драконы знают о будущем бедствии! Сияющие великолепные непревзойденные драконы помогут, когда настанет время.

Мы втроем молча переглянулись — нам больше не нужно было слов, чтобы понять друг друга.
— Теперь, наконец, ясно, зачем Шут так упорно старался возродить истинных драконов. Все было не зря.

Шут торжествующе улыбнулся.
_____________

*Тут пришлось учесть пояснение Робин Хобб о последнем обмане Пчелки. По мнению автора, фраза “Я всегда любил кого-то больше всех” в любом случае является ложью. Т.е. последний “самый вдохновенный” обман Пчелки - это слова “Он любил тебя больше, чем кого-либо из нас!”.

** Пестрая птица, серебряный бриг,
Как пробудить вас... я не постиг.
Один станет двумя, двоих сплавят в одно,
Прежде чем мир рухнет на дно.
(с) из снов Пчелки Видящей и Прилкопа

@темы: Робин Хобб, Судьба Убийцы